дон-батон
Название: Забвение болью
Автор: Oz Vessalius
Фэндом: K project
Персонажи/пейринги: Кусанаги Изумо, Ята Мисаки (Ятагарасу)/ Фушими Сарухико
Рейтинг: G
Категория: слэш
Жанры: Ангст, Драма, Психология
Предупреждения: OOC
Размер: Мини
Краткое содержание:Смерть Короля, потеря цели в жизни и единственный выход из неизвестности - боль.
читать дальшеМисаки попытался подняться, ощущая, как боль резко кольнула в пояснице, в бедре и в левой кисти. Попытка кончилась, и он снова опустился на сырой асфальт. Боль распространилась по телу теплой волной, обездвиживая Мисаки и не давая даже шанса спокойно вздохнуть. Перед глазами все плыло, размешивая серые краски переулка. Единственное, что мог четко осознать Мисаки – это небо. Яркое серое пятно возвышалось над ним, и оно было единственным верным цветом среди всего мутного и непонятного.
- И чтобы мы больше тебя здесь не видели, кретин!
Мисаки с трудом разобрал слова, услышав чужой голос слишком глухо, будто сам оказался закопан где-то под этими серыми цветами мира. Послышался какой-то шум, тут же все стихло. Рядом с ним больше не было людей – только шум улицы, свист ветра и собственное тяжелое дыхание.
Микото.
Мисаки закрыл глаза, пытаясь унять боль снаружи, как и внутри себя. Эта мелкая, пусть и болезненная стычка с мелкими хулиганами, ничего не дала Мисаки, разве что только временное забвение болью. Он не мог спать по ночам больше трех часов, поэтому ходил тут, иногда нарываясь на неприятности. Тем самым он пытался забыть мучительную боль внутри себя – потери, одни потери. Сначала это был Сарухико, затем Микото… Мисаки открыл глаза и огляделся. Мир перед глазами перестал превращаться в единое месиво, и перед ним снова предстал тот самый неуютный, мрачный переулок с серыми стенами. В этот раз его избили люди из другого клана. Кажется, это был Зеленый клан?.. Мисаки не помнил цвет их ауры.
Спустя некоторое время, когда боль отошла настолько, что Мисаки смог встать, он направился прочь вдоль переулка, еле держа свое тело на ногах. Где-то валялся сломанный скейт, но это не имело значение. Сколько раз его скейтборд ломали, топтали? Мисаки раз за разом находил себе новый, словно ища поддержку в этом инструменте. Окольными путями Мисаки медленно выбрался к своей квартире, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть.
Квартира встретила его тишиной и темнотой. Скоро, совсем скоро солнце выглянет из-за горизонта. Мисаки, не разуваясь, дошел до кровати и рухнул на нее, с облегчением ощущая прохладу простынь. Одеяло валялось на полу, и Мисаки потрудился его достать и закутаться в него. Его бил странный озноб. Он посмотрел в окно, на серое небо. Послышался слабый шум дождя. Капли падали на мир, словно пытались его пробить своей неуклюжей, слабой силой. Начался ливень. Мисаки смотрел и слушал, ощущая в себе тугой комок ненависти к этому миру.
- Хомра жива. Жива, - слова сорвались с губ тихо, но с такой гордостью и уверенностью, будто не было смерти Короля и этого затишья на три года. Мисаки почувствовал, как комок внутри ожил, загорелся с новой силой, но усталость оказалась сильнее. Глаза невольно закрывались, а Мисаки погружался в сон, беспокойно, неохотно…
Мисаки разбудил неожиданный шум. Яркий, звонкий, он сразу выдернул Мисаки из сна вместе с головной болью. Мисаки застонал, неохотно протягивая руку на источник звука, надеясь отключить будильник. На удивление рука нащупала часы, в который был встроен портативный компьютер. Все еще не раскрывая глаз, Мисаки ответил на звонок.
- Ты снова ввязался в переделку?
Чужой голос звучал для Мисаки так же громко и ясно, как звонок ранее. Мисаки застонал. О нс удовольствием променял бы сейчас тишину на все золото мира.
- Если знаешь, зачем спрашиваешь, Кусанаги, черт?
Мисаки медленно приподнялся, разлипая глаза. За окном уже было светло, но проспал Мисаки от силы лишь три часа – как и ожидалось. Вздохнув тяжко и легонько застонав, Мисаки снова упал на кровать. Вновь заболело все, что болело вчера, поэтому встать – являлось приказом явно пока не выполнимым.
- Я сейчас приеду.
Кусанаги отключился. Мисаки так и остался лежать, отбросив часы прочь. Возражать было бессмысленно, да и Мисаки не хотел. Ком, который еще вчера горел огнем, сегодня отдавал жжением боли. В мыслях все перепуталось, поэтому Мисаки легко мог ни о чем не думать, кроме как проклинать тех придурков из переулка и собственную слабость. Но не боль. Именно она помогала хоть немного ожить и превратиться в старого себя, в тень того Ятагарасу, который когда-то был третьим по силе в клане Хомра. Мисаки со страшной отрешенностью принимал боль, собирая в себе всю ту ненависть к миру, к Синему клану, что скопилась в нем. И нужно было обязательно ее выплеснуть.
Тягучесть мыслей прервал хлопок входной двери. Мисаки взглянул на Кусанаги и фыркнул, только увидев его выражение лица. Старый друг и товарищ почти не изменился, ни внешне, ни своим характером. По одному только взгляду Мисаки понял, что его будут отчитывать.
- В последнее время ты стал еще большим идиотом, и уже не походишь на прежнего Яту.
Кусанаги заставил Мисаки сесть и снял с него грязную майку. Все это время Мисаки тихо ругался и возражал Кусанаги, а тот легко парировал неумелую злобу и осматривал друга. В итоге, Мисаки обозвали еще и кретином. В ходе осмотра было обнаружено, что сломано одно ребро и вывихнуто левое запястье. В остальном раны были мелкими: ссадины, царапины и синяки.
Несмотря на то, что Мисаки возражал, Кусанаги повел его в больницу. Вот так, Мисаки оказался в машине, а потом в больнице, ожидая, когда ему сделают рентген, наложат тугую повязку и пропишут обезболивающее. За все это время, единственное, чему был рад Мисаки, так это забвению. Он не ощущал потока времени, только боль и тяжелое дыхание, а еще взгляд Кусанаги. Последний до сих пор заботился о некоторых членах клана, как о своих, пусть все и разбрелись кто куда. И Мисаки понимал, что Хомра жива не только для него одного – только в такие моменты.
Вернулся Мисаки домой уже более в терпимом состоянии, чем ощущал себя до похода в больницу. Боль в груди ослабла, как и во всем теле, а головная боль немного прошла после обезболивающего. Помимо повязки, его шею, руки, лицо украшали пластыри, дабы предотвратить инфекцию в мелкие раны. Кусанаги, наложив компресс на здоровую часть груди, удалился, пообещав, что зайдет еще. Так же, он пригрозил, что будет, если Мисаки снова начнет своевольничать.
День клонился к вечеру, а Мисаки ощущал, как будто времени нет. Мысли снова вернулись, так как боль постепенно исчезала, но, стоило только Мисаки повернуться, как она снова жгла и ранила, позволяя мозгу отвлечься на новую напасть. Однако вечно так делать Мисаки не мог. Организм взбунтовался против такого обращения в виде тошноты и еще более резкой головной боли. Мисаки прекратил свои попытки, пытаясь успокоиться и вздохнуть свободно.
Что ему теперь остается делать? Микото мертв. Теперь клан Хомра в забытье – никто не признает их, никто не считает их даже достойными соперниками… Мисаки не смог смириться с этим так просто. Каждую ночь он ходит в поисках чего-то конкретного, что могло бы подтвердить смысл его существования. Смысл Хомре. Даже Микото они не смогли отыскать – пришлось хоронить пустой гроб. Тело Микото. Мисаки с трудом мог бы поверить, что он умер вот так – может, это было даже к лучшему, что тело до сих пор не найдено. А может оно просто растворилось в синеве.
Да, Скептор 4. Мисаки с силой сжал простынь, только вспоминая лицо Синего короля. Этот холодный, гордый взгляд, эта униформа… Мисаки закрыл глаза и попытался отвлечься от мыслей о Мунакате, о Синем клане. Ведь с ним связанно столь много, что от этого мучения вновь возвращаются – мучения бессилия. Ведь, помимо того, что Мунаката убил их Короля, он еще и забрал к себе Сарухико… Мисаки устало вздохнул и открыл глаза, всматриваясь в серый потолок своей комнаты. Благодаря Кусанаги, окно было открыто и в комнату проникал шум и свежий воздух. Это помогало не сойти с ума. И не думать о прошлом. Ведь предательство теперь не имеет никакого значения для клана. Лишь для самого Мисаки.
Мисаки попытался уснуть, но ничего не выходило. Тогда он взял плеер и включил музыку, с удовольствием погружаясь в слова и музыку, забывая о внешнем мире и о боли, и о Королях и кланах. Это было слишком мучительно думать так без малейшей возможности действовать. Миски как раненный зверь пытался выяснить причину, устранить, но был слишком слаб и раздавлен, чтобы победить. На этой печальной ноте Мисаки уснул.
Прошла всего неделя, как Мисаки встал с постели и вышел на улицу. Кусанаги предупреждал его, что ему еще нужно находиться в квартире, но Мисаки плюнул на это. Ему осточертело за все эти дни сидеть в четырех стенах наедине с самим собой. Да, иногда еще навещали Кусанаги или кто-нибудь из Хомры, но это было ничтожно мало. Мисаки не хватало того чувства, когда растворяешься в толпе, в ночи на улице. Вот и сейчас. Было раннее утро, много людей спешили на работу, на учебу или по делам, а Мисаки просто шел, не особо думая насчет направления. Он позволил надеть себе свою старую одежду, скрывая за джемпером повязку, вот только бледность лица ничем нельзя было прикрыть.
В толпе Мисаки более менее успокоился, позволяя своей злобе потихоньку просачиваться сквозь себя, растворяться в этой шумном гомоне из людских голосов. Как ни странно, но именно люди стали тем временным спасением, о котором Мисаки грезил самого начала. Ни работа, ни какое-либо отвлечение не помогало с тем жжением в душе, что возникло после смерти Микото. Ничто не могло утолить такое горе, кроме бессознательного метания на улицах города.
Тут только Мисаки заметил, куда привели его ноги. Всего лишь очередная забегаловка, но тут же вспомнилось, как еще в средней школе Мисаки приходил сюда, чтобы переждать, пообедать и провести время в тепле с… Мисаки нахмурился. Время не повернуть вспять, так с чего бы ему тащиться сюда? Вздохнув, Мисаки вошел в кафе и сел за свободный столик. К нему почти сразу подошло, и Мисаки сделал заказ. Из-за резкого смены положения, ребро опять заныло, что пришлось сжать губы от позорного стона. Облокотившись на стол, Мисаки с трудом переживал боль. Он отказался от частого и нужного применения обезболивающего. Невыносимо было ощущать покой, когда у тебя все слишком плохо… А еще эти грелки, примочки… Кусанаги буквально залечил его, что Мисаки просто сбежал из дома.
Принесли заказ. Мисаки спокойно отпил из бокала, ощущая вкусный запах бургера. Да, это вредно, но какого черта ему сейчас об этом думать? Мисаки впился в еду, думая лишь о том, как насытиться и ничего более. Это место было полно различных воспоминаний, но сейчас они отступили на второй план перед болью и голодом. Мисаки был рад этому, хотя глаза все время натыкались на тот столик, где они сидели раньше: Сарухико и он.
Закончив с едой, Мисаки расплатился и вышел из кафе, не желая больше мучиться настолько прошлыми воспоминаниями. Но что у него осталось кроме остатков Хомры? Только Сарухико, его прошлое и его предательство. И с этим тоже нужно было покончить. Игнорируя боль, что опять запульсировала с большей силой при каждом вздохе, Мисаки направился в сторону сектора, где балы территория Синих.
Это было словно самоубийство, но Мисаки не мог иначе. Еще раньше его мучила эта мысль: спор с Сарухико не завершен, а сейчас у него нет сил даже противостоять ему. Осталось лишь поговорить? Но Мисаки с трудом мог представить себе разговор тогда, и с трудом может это сделать и сейчас. В голове было только желание увидеть Сарухико, понять, что делать дальше. Вот только где его искать? Конечно, на базе Скептора.
Вот только до базы Мисаки не дошел. Сарухико встретился раньше, на шумной улице совершенно недалеко от базы. Мисаки встал как вкопанный, заметив знакомую фигуру, которая стояла неподалеку. Сарухико разговаривал с двумя своими подчиненными, явно обсуждая что-то серьезное. Его спокойное, надменное лицо, которое стало таким же, как у всех этих синих, раздражало до боли в груди. Дышать опять стало гораздо тяжелее. Мисаки чуть помедлил, пытаясь успокоиться, и уже потом подошел, жалея, что не захватил биту.
Саруххико сразу заметил его, и его губы растянулись в той подлой улыбке.
- Ми-са-ки…
Мисаки поджал губы, чувствуя, что снова злиться. Как же он ненавидел, когда его называют по имени все, кроме родных. А эта интонация Сарухико… Так и хотелось раздавить, стереть эту ухмылку с его лица, что аж тошно становилось – он ведь не может это сделать. Но желание никуда не пропадало, как и комок внутри. Он вновь ожил, наполнился силой – безудержная злоба.
- Заткнись, Сарухико. Не называй меня по имени.
Сарухико повернулся к нему, но в его глазах что-то мелькнуло. Мисаки не успел уловить что – помешал блик от очков. Чертовы очки, которые вообще были лишними. Но Сарухико все так же улыбался, глядя прямо на него. Его подчиненные стояли позади, с беспокойством глядя на обоих. Они уже положили руки на эстафет сабли, но не вынимали ее без приказа. Мисаки тяжело глянул на них, уже не считая, что прийти сюда – была хорошая идея.
- Мисаки.
Впрочем, не прошло и минуты, как Мисаки бросился вперед, нападая на Сарухико. Горячность взяла вверх над логикой. Однако, его атаку тут же парировали, нанося новый удар. Сарухико даже не достал саблю. Мисаки хотел было увернуться, но боль пронзила все его тело, и кулак угодил прямо в живот. Боль оглушила его. Он потерпел поражение с первой же попытки – как унизительно!
- Миса…
Сарухико не договорил. Мисаки, сквозь пелену боли, оттолкнул его, делая неуверенные шаги назад. Он ощущал, как холодный пот стекает по лицу, шее. Тело пробил озноб, а в горле пересохло. Мисаки закашлял, согнувшись от этой невыносимой боли. Кто-то коснулся его плеча, но Мисаки из последних сил скинул руку, не давая даже прикоснуться к себе. Как собака рычит и кусает каждого, потеряв единственного хозяина. Он прекрасно различил удивленные лица, и видел глаза Сарухико.
- Я тебя ненавижу даже сейчас, Сарухико.
Взять себя в руки сейчас не казалось реальным. Мисаки выпрямился, кашель прошел. С помощью всего гнева, что у него был, он встал прямо, глядя перед собой на бывшего друга. Да, у него остались еще долги, которые нужно выплатить. Пока это есть – гнев никуда не уйдет, а вот боль возрастет стократ. Сарухико некуда возвращаться, не у кого просить прощения. Теперь его дом - это клан синих. Теперь то, что было раньше, их прошлое не существует. Это произошло не с ними, и от этого еще невыносимее, больнее. Сарухико был одним из тех, кого Мисаки потерял. Безоговорочно.
И эта милость, что отражалась в этих глазах, ранила куда больнее, чем его нож в руках.
- Ты пришел сказать мне лишь это?
- Сам напросился, раз до сих пор не понял своей ошибки.
Кашель вновь подкатил к горлу, и Мисаки замолчал, неосознанно отходя еще дальше. Было как-то слишком плохо и больно для сломанного ребра, и еще это чувство, будто у него температура. Это все из-за того, что Мисаки забил на таблетки и грелки?.. Но он не успел сообразить, как стальная хватка впилась в его плечо, а рядом оказался Сарухико. В его глазах читалось понимание и гнев; горло Мисаки пересохло. Он ничего не мог ответить этому взгляду.
- Отпусти, обезьяна.
Но Сарухико не послушался, всего лишь цыкнув на Мисаки. Борьба продолжалась недолго, пока Мисаки не был отброшен назад. Встать он уже не смог. Вместо этого его подняли и помогли встать. Снова боль. Перед глазами все засверкало от резкого движения. Сарухико поднял Мисаки, закинув его руку себе через плечо. Он что-то говорил, раздавал какие-то указания. Для Мисаки все потонуло в шуме голосов и города. Он ощущал лишь, что бессилен. Как бы он хотел вновь стать сильным, энергичным, каким был до того как потерял смысл своей жизни. Сейчас же его тело было способно излучать лишь боль, слабость и гнев. Мисаки ужасно злился.
А все из-за ребра, все из-за того, что он был прикован к постели. Если бы не эта скука, неизвестность, возможно Мисаки бы и не пошел к Сарухико. Лучше бы не пошел. Этого предательства, когда друг сам не жалеет, что встал на сторону противника, тут не из чего выбирать. Весь этот гнев, все это противостояние – они зайдут в тупик и выхода не будет. Лишь бесконечный круг ненависти и чужих, несбыточных желаний. Мисаки ощущал, как его куда-то везут, что-то ему говорят, но для него сейчас были видны только его мысли и выводы. Боль – она очищала от ненужного гнева, вспыльчивости, апатии. Тогда Мисаки мог думать спокойно. Словно мазохист, он искал эту боль, чтобы забыться от реальности и прийти к кому-нибудь решению. Смыслу. Вот только ошибкой было искать Сарухико – это был всего лишь один из порочных кругов его жизни.
Это даже не смешно.
Очнулся и пришел в себя Мисаки уже находясь в больнице. Из-за выходки Мисаки, его госпитализация оказалась вопросом решенным, что заставило Мисаки приуныть еще больше. Кусанаги, который был тут как тут, тут же отругал своего эксподчиненного, нисколько не считаясь с тем, что ему нужен покой. Мисаки тоже так не считал, и оба хорошенько высказались друг другу. После, Мисаки прошел еще ряд обследований, лечений, лекарств, пока не понял, что сейчас умрет не от сломанного ребра или пневмонии (а он умудрился заболеть и ею), а от скуки и больничного режима. Касунаги стал заходить гораздо чаще, пригрозив Мисаки, что начнет жить с ним, если еще раз лучиться такая выходка. Мисаки нашлось чем ответить, но больше сбегать он не думал. Он так и не нашел ответы на свои вопросы, но здоровье и тело уже не выдерживали ту нагрузку боли и напряжения, что Мисаки хотел ощутить. Пришлось просто смириться.
В один день, когда Мисаки находился две с половиной недели в больнице, появился Сарухико. Это настолько удивило Мисаки, что он аж ложку выронил из рук при виде старого друга.
Кашель все еще не прошел полностью, так что пришлось изрядно потерпеть, прежде чем разговаривать нормально. Мисаки отнял салфетку ото рта, неприятно оглядывая Сарухико. Последним, кого он бы желал видеть у себя в палате и вообще. В жизни. Смерть Микото будто перечеркнуло всю прошлую жизнь Мисаки и его будущее – они никак не связаны. Так казалось, по крайне мере.
- Ты идиот, Мисаки.
Чужой голос и, правда, раздражал. Мисаки нахмурился, глядя на Сарухико исподлобья. Тот уселся на кровать, нисколько не заботясь об удобстве Мисаки или о том, что ярдом стоял стул, на который можно было спокойно сесть.
- Чего тебе нужно? – проговорил Мисаки с трудом, уже не надеясь доесть свою порцию больничной еды. А готовят тут отвратно…
- Это должен был спросить, - от взгляда Сарухико захотелось снова напасть. Он умел вызвать это чувство агрессии. Мисаки никак не мог взять в толк, что этот чертов манипулятор делает в Синем клане, хах?.. – Зачем ты пришел ко мне?
Мисаки видел, как Сарухико старается не звать его, словно сама мысль произнести его фамилию – ужен отступление от его правил и черт. А имя сейчас не принесет ничего, кроме взаимных оскорблений…
- С чего это ты взял, что я тебя иск… - Мисаки не договорил, услышав тихий цокот языком, а потом усмешку. Мисаки взглянул на Сарухико и отвел взгляд, столкнувшись с серо-голубыми глазами. Мисаки нахмурился, но все молчал, не понимая, зачем Сарухико знать причины его поиска. Пусть раньше он и не искал встреч, но теперь словно что-то поменялось. Скука, да… - Я хотел узнать. Поставить точку над тем, что было.
- Зачем?
Спокойный голос заставил Мисаки поморщиться, как от резкого и точного удара под дых.
- Не задавай глупых вопросов.
- Зачем?
Мисаки зло посмотрел на Сарухико, решив не отводить взгляд. В чужих глазах читалась уверенность, сила, холодность. Сарухико всегда был таким: спокойным и уверенным, словно ничего не способно поколебать этот лед. Но Мисаки отчетливо помнил тот огонек, что каждый раз возникал при драке с ним самим. Тот самый, что он увидел несколько лет назад, когда узнал о предательстве друга, когда та метка, что теперь исчезла, была сожжена.
- Потому что твое предательство теперь ничего не значит, - зло прошептал Мисаки, все еще не смея отвести взгляд. Он не слабак, он выдержит. Он уже принял решение, когда подошел к Сарухико тогда на улице, так почему же до сих пор в груди так болит о мысли о друге, который растоптал его надежды прошлого?.. - Я должен это закончить, этот наш замкнутый круг. Микото… больше нет.
Сарухико улыбнулся при этих словах, а Мисаки больше ничего не сказал. Он смотрел и ждал ответа, но больше всего на свете жаждал ничего не услышать. Сарухико на удивление поднялся, будто прочитал его мысли. Мисаки ожидал, что он пройдет к выходу, но вместо этого Сарухико подошел к нему и склонился. Чужие волосы щекотали кожу щеки, а сам Мисаки не мог даже двинуться, будто громом пораженный. Их губы находились всего в паре миллиметров от друг друга. Мисаки ощущал чужое дыхание, чужое присутствие. Слишком близко ощущал. Это было настолько остро, что все остальное отошло на задний план. Сердце будто издевалось и пропускало удары, а ребро вновь заболело, нет, даже заныло в ожидании… чего? Мисаки не отводил взгляд от Сарухико, тот же в свою очередь смотрел в ответ так же открыто. Мисаки не понимал, какого черта нужно было от него сейчас, но не мог сдвинуться, боясь нарушить эту хрупкую, зыбкую минуту какого-то странного единения. Но Сарухико вдруг улыбнулся.
- Испугался, Ми-са-ки?
Издевательский тон, ехидство тут же привели в чувство. Мисаки ощутил, как лицо пылает от жара, как тело все словно отошло от того мимолетного напряжение, что сейчас стояло между ним с Сарухико. Это было уже слишком. Ощущая жгучее смущение, Мисаки схватил подушку из-под себя и кинул ее в Сарухико, посылая его к черту. Сарухико ушел, довольно смеясь, а Мисаки остался один. Краска стыда и смущения еще долго не сходила с его лица, будто в напоминании об этом моменте странно близости. Ребра тоже это помнили, и вскоре у Мисаки заболела голова.
Боль очистила его от этого, как и от сомнений в будущем. Предательство теперь не имело значение. Какая… мелочь.
Автор: Oz Vessalius
Фэндом: K project
Персонажи/пейринги: Кусанаги Изумо, Ята Мисаки (Ятагарасу)/ Фушими Сарухико
Рейтинг: G
Категория: слэш
Жанры: Ангст, Драма, Психология
Предупреждения: OOC
Размер: Мини
Краткое содержание:Смерть Короля, потеря цели в жизни и единственный выход из неизвестности - боль.
читать дальшеМисаки попытался подняться, ощущая, как боль резко кольнула в пояснице, в бедре и в левой кисти. Попытка кончилась, и он снова опустился на сырой асфальт. Боль распространилась по телу теплой волной, обездвиживая Мисаки и не давая даже шанса спокойно вздохнуть. Перед глазами все плыло, размешивая серые краски переулка. Единственное, что мог четко осознать Мисаки – это небо. Яркое серое пятно возвышалось над ним, и оно было единственным верным цветом среди всего мутного и непонятного.
- И чтобы мы больше тебя здесь не видели, кретин!
Мисаки с трудом разобрал слова, услышав чужой голос слишком глухо, будто сам оказался закопан где-то под этими серыми цветами мира. Послышался какой-то шум, тут же все стихло. Рядом с ним больше не было людей – только шум улицы, свист ветра и собственное тяжелое дыхание.
Микото.
Мисаки закрыл глаза, пытаясь унять боль снаружи, как и внутри себя. Эта мелкая, пусть и болезненная стычка с мелкими хулиганами, ничего не дала Мисаки, разве что только временное забвение болью. Он не мог спать по ночам больше трех часов, поэтому ходил тут, иногда нарываясь на неприятности. Тем самым он пытался забыть мучительную боль внутри себя – потери, одни потери. Сначала это был Сарухико, затем Микото… Мисаки открыл глаза и огляделся. Мир перед глазами перестал превращаться в единое месиво, и перед ним снова предстал тот самый неуютный, мрачный переулок с серыми стенами. В этот раз его избили люди из другого клана. Кажется, это был Зеленый клан?.. Мисаки не помнил цвет их ауры.
Спустя некоторое время, когда боль отошла настолько, что Мисаки смог встать, он направился прочь вдоль переулка, еле держа свое тело на ногах. Где-то валялся сломанный скейт, но это не имело значение. Сколько раз его скейтборд ломали, топтали? Мисаки раз за разом находил себе новый, словно ища поддержку в этом инструменте. Окольными путями Мисаки медленно выбрался к своей квартире, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть.
Квартира встретила его тишиной и темнотой. Скоро, совсем скоро солнце выглянет из-за горизонта. Мисаки, не разуваясь, дошел до кровати и рухнул на нее, с облегчением ощущая прохладу простынь. Одеяло валялось на полу, и Мисаки потрудился его достать и закутаться в него. Его бил странный озноб. Он посмотрел в окно, на серое небо. Послышался слабый шум дождя. Капли падали на мир, словно пытались его пробить своей неуклюжей, слабой силой. Начался ливень. Мисаки смотрел и слушал, ощущая в себе тугой комок ненависти к этому миру.
- Хомра жива. Жива, - слова сорвались с губ тихо, но с такой гордостью и уверенностью, будто не было смерти Короля и этого затишья на три года. Мисаки почувствовал, как комок внутри ожил, загорелся с новой силой, но усталость оказалась сильнее. Глаза невольно закрывались, а Мисаки погружался в сон, беспокойно, неохотно…
Мисаки разбудил неожиданный шум. Яркий, звонкий, он сразу выдернул Мисаки из сна вместе с головной болью. Мисаки застонал, неохотно протягивая руку на источник звука, надеясь отключить будильник. На удивление рука нащупала часы, в который был встроен портативный компьютер. Все еще не раскрывая глаз, Мисаки ответил на звонок.
- Ты снова ввязался в переделку?
Чужой голос звучал для Мисаки так же громко и ясно, как звонок ранее. Мисаки застонал. О нс удовольствием променял бы сейчас тишину на все золото мира.
- Если знаешь, зачем спрашиваешь, Кусанаги, черт?
Мисаки медленно приподнялся, разлипая глаза. За окном уже было светло, но проспал Мисаки от силы лишь три часа – как и ожидалось. Вздохнув тяжко и легонько застонав, Мисаки снова упал на кровать. Вновь заболело все, что болело вчера, поэтому встать – являлось приказом явно пока не выполнимым.
- Я сейчас приеду.
Кусанаги отключился. Мисаки так и остался лежать, отбросив часы прочь. Возражать было бессмысленно, да и Мисаки не хотел. Ком, который еще вчера горел огнем, сегодня отдавал жжением боли. В мыслях все перепуталось, поэтому Мисаки легко мог ни о чем не думать, кроме как проклинать тех придурков из переулка и собственную слабость. Но не боль. Именно она помогала хоть немного ожить и превратиться в старого себя, в тень того Ятагарасу, который когда-то был третьим по силе в клане Хомра. Мисаки со страшной отрешенностью принимал боль, собирая в себе всю ту ненависть к миру, к Синему клану, что скопилась в нем. И нужно было обязательно ее выплеснуть.
Тягучесть мыслей прервал хлопок входной двери. Мисаки взглянул на Кусанаги и фыркнул, только увидев его выражение лица. Старый друг и товарищ почти не изменился, ни внешне, ни своим характером. По одному только взгляду Мисаки понял, что его будут отчитывать.
- В последнее время ты стал еще большим идиотом, и уже не походишь на прежнего Яту.
Кусанаги заставил Мисаки сесть и снял с него грязную майку. Все это время Мисаки тихо ругался и возражал Кусанаги, а тот легко парировал неумелую злобу и осматривал друга. В итоге, Мисаки обозвали еще и кретином. В ходе осмотра было обнаружено, что сломано одно ребро и вывихнуто левое запястье. В остальном раны были мелкими: ссадины, царапины и синяки.
Несмотря на то, что Мисаки возражал, Кусанаги повел его в больницу. Вот так, Мисаки оказался в машине, а потом в больнице, ожидая, когда ему сделают рентген, наложат тугую повязку и пропишут обезболивающее. За все это время, единственное, чему был рад Мисаки, так это забвению. Он не ощущал потока времени, только боль и тяжелое дыхание, а еще взгляд Кусанаги. Последний до сих пор заботился о некоторых членах клана, как о своих, пусть все и разбрелись кто куда. И Мисаки понимал, что Хомра жива не только для него одного – только в такие моменты.
Вернулся Мисаки домой уже более в терпимом состоянии, чем ощущал себя до похода в больницу. Боль в груди ослабла, как и во всем теле, а головная боль немного прошла после обезболивающего. Помимо повязки, его шею, руки, лицо украшали пластыри, дабы предотвратить инфекцию в мелкие раны. Кусанаги, наложив компресс на здоровую часть груди, удалился, пообещав, что зайдет еще. Так же, он пригрозил, что будет, если Мисаки снова начнет своевольничать.
День клонился к вечеру, а Мисаки ощущал, как будто времени нет. Мысли снова вернулись, так как боль постепенно исчезала, но, стоило только Мисаки повернуться, как она снова жгла и ранила, позволяя мозгу отвлечься на новую напасть. Однако вечно так делать Мисаки не мог. Организм взбунтовался против такого обращения в виде тошноты и еще более резкой головной боли. Мисаки прекратил свои попытки, пытаясь успокоиться и вздохнуть свободно.
Что ему теперь остается делать? Микото мертв. Теперь клан Хомра в забытье – никто не признает их, никто не считает их даже достойными соперниками… Мисаки не смог смириться с этим так просто. Каждую ночь он ходит в поисках чего-то конкретного, что могло бы подтвердить смысл его существования. Смысл Хомре. Даже Микото они не смогли отыскать – пришлось хоронить пустой гроб. Тело Микото. Мисаки с трудом мог бы поверить, что он умер вот так – может, это было даже к лучшему, что тело до сих пор не найдено. А может оно просто растворилось в синеве.
Да, Скептор 4. Мисаки с силой сжал простынь, только вспоминая лицо Синего короля. Этот холодный, гордый взгляд, эта униформа… Мисаки закрыл глаза и попытался отвлечься от мыслей о Мунакате, о Синем клане. Ведь с ним связанно столь много, что от этого мучения вновь возвращаются – мучения бессилия. Ведь, помимо того, что Мунаката убил их Короля, он еще и забрал к себе Сарухико… Мисаки устало вздохнул и открыл глаза, всматриваясь в серый потолок своей комнаты. Благодаря Кусанаги, окно было открыто и в комнату проникал шум и свежий воздух. Это помогало не сойти с ума. И не думать о прошлом. Ведь предательство теперь не имеет никакого значения для клана. Лишь для самого Мисаки.
Мисаки попытался уснуть, но ничего не выходило. Тогда он взял плеер и включил музыку, с удовольствием погружаясь в слова и музыку, забывая о внешнем мире и о боли, и о Королях и кланах. Это было слишком мучительно думать так без малейшей возможности действовать. Миски как раненный зверь пытался выяснить причину, устранить, но был слишком слаб и раздавлен, чтобы победить. На этой печальной ноте Мисаки уснул.
Прошла всего неделя, как Мисаки встал с постели и вышел на улицу. Кусанаги предупреждал его, что ему еще нужно находиться в квартире, но Мисаки плюнул на это. Ему осточертело за все эти дни сидеть в четырех стенах наедине с самим собой. Да, иногда еще навещали Кусанаги или кто-нибудь из Хомры, но это было ничтожно мало. Мисаки не хватало того чувства, когда растворяешься в толпе, в ночи на улице. Вот и сейчас. Было раннее утро, много людей спешили на работу, на учебу или по делам, а Мисаки просто шел, не особо думая насчет направления. Он позволил надеть себе свою старую одежду, скрывая за джемпером повязку, вот только бледность лица ничем нельзя было прикрыть.
В толпе Мисаки более менее успокоился, позволяя своей злобе потихоньку просачиваться сквозь себя, растворяться в этой шумном гомоне из людских голосов. Как ни странно, но именно люди стали тем временным спасением, о котором Мисаки грезил самого начала. Ни работа, ни какое-либо отвлечение не помогало с тем жжением в душе, что возникло после смерти Микото. Ничто не могло утолить такое горе, кроме бессознательного метания на улицах города.
Тут только Мисаки заметил, куда привели его ноги. Всего лишь очередная забегаловка, но тут же вспомнилось, как еще в средней школе Мисаки приходил сюда, чтобы переждать, пообедать и провести время в тепле с… Мисаки нахмурился. Время не повернуть вспять, так с чего бы ему тащиться сюда? Вздохнув, Мисаки вошел в кафе и сел за свободный столик. К нему почти сразу подошло, и Мисаки сделал заказ. Из-за резкого смены положения, ребро опять заныло, что пришлось сжать губы от позорного стона. Облокотившись на стол, Мисаки с трудом переживал боль. Он отказался от частого и нужного применения обезболивающего. Невыносимо было ощущать покой, когда у тебя все слишком плохо… А еще эти грелки, примочки… Кусанаги буквально залечил его, что Мисаки просто сбежал из дома.
Принесли заказ. Мисаки спокойно отпил из бокала, ощущая вкусный запах бургера. Да, это вредно, но какого черта ему сейчас об этом думать? Мисаки впился в еду, думая лишь о том, как насытиться и ничего более. Это место было полно различных воспоминаний, но сейчас они отступили на второй план перед болью и голодом. Мисаки был рад этому, хотя глаза все время натыкались на тот столик, где они сидели раньше: Сарухико и он.
Закончив с едой, Мисаки расплатился и вышел из кафе, не желая больше мучиться настолько прошлыми воспоминаниями. Но что у него осталось кроме остатков Хомры? Только Сарухико, его прошлое и его предательство. И с этим тоже нужно было покончить. Игнорируя боль, что опять запульсировала с большей силой при каждом вздохе, Мисаки направился в сторону сектора, где балы территория Синих.
Это было словно самоубийство, но Мисаки не мог иначе. Еще раньше его мучила эта мысль: спор с Сарухико не завершен, а сейчас у него нет сил даже противостоять ему. Осталось лишь поговорить? Но Мисаки с трудом мог представить себе разговор тогда, и с трудом может это сделать и сейчас. В голове было только желание увидеть Сарухико, понять, что делать дальше. Вот только где его искать? Конечно, на базе Скептора.
Вот только до базы Мисаки не дошел. Сарухико встретился раньше, на шумной улице совершенно недалеко от базы. Мисаки встал как вкопанный, заметив знакомую фигуру, которая стояла неподалеку. Сарухико разговаривал с двумя своими подчиненными, явно обсуждая что-то серьезное. Его спокойное, надменное лицо, которое стало таким же, как у всех этих синих, раздражало до боли в груди. Дышать опять стало гораздо тяжелее. Мисаки чуть помедлил, пытаясь успокоиться, и уже потом подошел, жалея, что не захватил биту.
Саруххико сразу заметил его, и его губы растянулись в той подлой улыбке.
- Ми-са-ки…
Мисаки поджал губы, чувствуя, что снова злиться. Как же он ненавидел, когда его называют по имени все, кроме родных. А эта интонация Сарухико… Так и хотелось раздавить, стереть эту ухмылку с его лица, что аж тошно становилось – он ведь не может это сделать. Но желание никуда не пропадало, как и комок внутри. Он вновь ожил, наполнился силой – безудержная злоба.
- Заткнись, Сарухико. Не называй меня по имени.
Сарухико повернулся к нему, но в его глазах что-то мелькнуло. Мисаки не успел уловить что – помешал блик от очков. Чертовы очки, которые вообще были лишними. Но Сарухико все так же улыбался, глядя прямо на него. Его подчиненные стояли позади, с беспокойством глядя на обоих. Они уже положили руки на эстафет сабли, но не вынимали ее без приказа. Мисаки тяжело глянул на них, уже не считая, что прийти сюда – была хорошая идея.
- Мисаки.
Впрочем, не прошло и минуты, как Мисаки бросился вперед, нападая на Сарухико. Горячность взяла вверх над логикой. Однако, его атаку тут же парировали, нанося новый удар. Сарухико даже не достал саблю. Мисаки хотел было увернуться, но боль пронзила все его тело, и кулак угодил прямо в живот. Боль оглушила его. Он потерпел поражение с первой же попытки – как унизительно!
- Миса…
Сарухико не договорил. Мисаки, сквозь пелену боли, оттолкнул его, делая неуверенные шаги назад. Он ощущал, как холодный пот стекает по лицу, шее. Тело пробил озноб, а в горле пересохло. Мисаки закашлял, согнувшись от этой невыносимой боли. Кто-то коснулся его плеча, но Мисаки из последних сил скинул руку, не давая даже прикоснуться к себе. Как собака рычит и кусает каждого, потеряв единственного хозяина. Он прекрасно различил удивленные лица, и видел глаза Сарухико.
- Я тебя ненавижу даже сейчас, Сарухико.
Взять себя в руки сейчас не казалось реальным. Мисаки выпрямился, кашель прошел. С помощью всего гнева, что у него был, он встал прямо, глядя перед собой на бывшего друга. Да, у него остались еще долги, которые нужно выплатить. Пока это есть – гнев никуда не уйдет, а вот боль возрастет стократ. Сарухико некуда возвращаться, не у кого просить прощения. Теперь его дом - это клан синих. Теперь то, что было раньше, их прошлое не существует. Это произошло не с ними, и от этого еще невыносимее, больнее. Сарухико был одним из тех, кого Мисаки потерял. Безоговорочно.
И эта милость, что отражалась в этих глазах, ранила куда больнее, чем его нож в руках.
- Ты пришел сказать мне лишь это?
- Сам напросился, раз до сих пор не понял своей ошибки.
Кашель вновь подкатил к горлу, и Мисаки замолчал, неосознанно отходя еще дальше. Было как-то слишком плохо и больно для сломанного ребра, и еще это чувство, будто у него температура. Это все из-за того, что Мисаки забил на таблетки и грелки?.. Но он не успел сообразить, как стальная хватка впилась в его плечо, а рядом оказался Сарухико. В его глазах читалось понимание и гнев; горло Мисаки пересохло. Он ничего не мог ответить этому взгляду.
- Отпусти, обезьяна.
Но Сарухико не послушался, всего лишь цыкнув на Мисаки. Борьба продолжалась недолго, пока Мисаки не был отброшен назад. Встать он уже не смог. Вместо этого его подняли и помогли встать. Снова боль. Перед глазами все засверкало от резкого движения. Сарухико поднял Мисаки, закинув его руку себе через плечо. Он что-то говорил, раздавал какие-то указания. Для Мисаки все потонуло в шуме голосов и города. Он ощущал лишь, что бессилен. Как бы он хотел вновь стать сильным, энергичным, каким был до того как потерял смысл своей жизни. Сейчас же его тело было способно излучать лишь боль, слабость и гнев. Мисаки ужасно злился.
А все из-за ребра, все из-за того, что он был прикован к постели. Если бы не эта скука, неизвестность, возможно Мисаки бы и не пошел к Сарухико. Лучше бы не пошел. Этого предательства, когда друг сам не жалеет, что встал на сторону противника, тут не из чего выбирать. Весь этот гнев, все это противостояние – они зайдут в тупик и выхода не будет. Лишь бесконечный круг ненависти и чужих, несбыточных желаний. Мисаки ощущал, как его куда-то везут, что-то ему говорят, но для него сейчас были видны только его мысли и выводы. Боль – она очищала от ненужного гнева, вспыльчивости, апатии. Тогда Мисаки мог думать спокойно. Словно мазохист, он искал эту боль, чтобы забыться от реальности и прийти к кому-нибудь решению. Смыслу. Вот только ошибкой было искать Сарухико – это был всего лишь один из порочных кругов его жизни.
Это даже не смешно.
Очнулся и пришел в себя Мисаки уже находясь в больнице. Из-за выходки Мисаки, его госпитализация оказалась вопросом решенным, что заставило Мисаки приуныть еще больше. Кусанаги, который был тут как тут, тут же отругал своего эксподчиненного, нисколько не считаясь с тем, что ему нужен покой. Мисаки тоже так не считал, и оба хорошенько высказались друг другу. После, Мисаки прошел еще ряд обследований, лечений, лекарств, пока не понял, что сейчас умрет не от сломанного ребра или пневмонии (а он умудрился заболеть и ею), а от скуки и больничного режима. Касунаги стал заходить гораздо чаще, пригрозив Мисаки, что начнет жить с ним, если еще раз лучиться такая выходка. Мисаки нашлось чем ответить, но больше сбегать он не думал. Он так и не нашел ответы на свои вопросы, но здоровье и тело уже не выдерживали ту нагрузку боли и напряжения, что Мисаки хотел ощутить. Пришлось просто смириться.
В один день, когда Мисаки находился две с половиной недели в больнице, появился Сарухико. Это настолько удивило Мисаки, что он аж ложку выронил из рук при виде старого друга.
Кашель все еще не прошел полностью, так что пришлось изрядно потерпеть, прежде чем разговаривать нормально. Мисаки отнял салфетку ото рта, неприятно оглядывая Сарухико. Последним, кого он бы желал видеть у себя в палате и вообще. В жизни. Смерть Микото будто перечеркнуло всю прошлую жизнь Мисаки и его будущее – они никак не связаны. Так казалось, по крайне мере.
- Ты идиот, Мисаки.
Чужой голос и, правда, раздражал. Мисаки нахмурился, глядя на Сарухико исподлобья. Тот уселся на кровать, нисколько не заботясь об удобстве Мисаки или о том, что ярдом стоял стул, на который можно было спокойно сесть.
- Чего тебе нужно? – проговорил Мисаки с трудом, уже не надеясь доесть свою порцию больничной еды. А готовят тут отвратно…
- Это должен был спросить, - от взгляда Сарухико захотелось снова напасть. Он умел вызвать это чувство агрессии. Мисаки никак не мог взять в толк, что этот чертов манипулятор делает в Синем клане, хах?.. – Зачем ты пришел ко мне?
Мисаки видел, как Сарухико старается не звать его, словно сама мысль произнести его фамилию – ужен отступление от его правил и черт. А имя сейчас не принесет ничего, кроме взаимных оскорблений…
- С чего это ты взял, что я тебя иск… - Мисаки не договорил, услышав тихий цокот языком, а потом усмешку. Мисаки взглянул на Сарухико и отвел взгляд, столкнувшись с серо-голубыми глазами. Мисаки нахмурился, но все молчал, не понимая, зачем Сарухико знать причины его поиска. Пусть раньше он и не искал встреч, но теперь словно что-то поменялось. Скука, да… - Я хотел узнать. Поставить точку над тем, что было.
- Зачем?
Спокойный голос заставил Мисаки поморщиться, как от резкого и точного удара под дых.
- Не задавай глупых вопросов.
- Зачем?
Мисаки зло посмотрел на Сарухико, решив не отводить взгляд. В чужих глазах читалась уверенность, сила, холодность. Сарухико всегда был таким: спокойным и уверенным, словно ничего не способно поколебать этот лед. Но Мисаки отчетливо помнил тот огонек, что каждый раз возникал при драке с ним самим. Тот самый, что он увидел несколько лет назад, когда узнал о предательстве друга, когда та метка, что теперь исчезла, была сожжена.
- Потому что твое предательство теперь ничего не значит, - зло прошептал Мисаки, все еще не смея отвести взгляд. Он не слабак, он выдержит. Он уже принял решение, когда подошел к Сарухико тогда на улице, так почему же до сих пор в груди так болит о мысли о друге, который растоптал его надежды прошлого?.. - Я должен это закончить, этот наш замкнутый круг. Микото… больше нет.
Сарухико улыбнулся при этих словах, а Мисаки больше ничего не сказал. Он смотрел и ждал ответа, но больше всего на свете жаждал ничего не услышать. Сарухико на удивление поднялся, будто прочитал его мысли. Мисаки ожидал, что он пройдет к выходу, но вместо этого Сарухико подошел к нему и склонился. Чужие волосы щекотали кожу щеки, а сам Мисаки не мог даже двинуться, будто громом пораженный. Их губы находились всего в паре миллиметров от друг друга. Мисаки ощущал чужое дыхание, чужое присутствие. Слишком близко ощущал. Это было настолько остро, что все остальное отошло на задний план. Сердце будто издевалось и пропускало удары, а ребро вновь заболело, нет, даже заныло в ожидании… чего? Мисаки не отводил взгляд от Сарухико, тот же в свою очередь смотрел в ответ так же открыто. Мисаки не понимал, какого черта нужно было от него сейчас, но не мог сдвинуться, боясь нарушить эту хрупкую, зыбкую минуту какого-то странного единения. Но Сарухико вдруг улыбнулся.
- Испугался, Ми-са-ки?
Издевательский тон, ехидство тут же привели в чувство. Мисаки ощутил, как лицо пылает от жара, как тело все словно отошло от того мимолетного напряжение, что сейчас стояло между ним с Сарухико. Это было уже слишком. Ощущая жгучее смущение, Мисаки схватил подушку из-под себя и кинул ее в Сарухико, посылая его к черту. Сарухико ушел, довольно смеясь, а Мисаки остался один. Краска стыда и смущения еще долго не сходила с его лица, будто в напоминании об этом моменте странно близости. Ребра тоже это помнили, и вскоре у Мисаки заболела голова.
Боль очистила его от этого, как и от сомнений в будущем. Предательство теперь не имело значение. Какая… мелочь.